Система добывает из народа ровно столько злодеев, сколько ей надо

После недавнего громкого приговора по делу «Сети» (организации под названием «Сеть», террористические ячейки которой, по версии ФСБ и суда, действовали в Москве, Петербурге, Пензе, Омске и Белоруссии, готовя волнения, обвиняемые были приговорены к срокам в колонии от 6 до 18 лет) на фоне привычно-ничтожного процента оправдательных вердиктов, трудно не спросить – почему наша судебная система становится все жестче?

- На самом деле ее жесткость уменьшается из года в год. Количество приговоров к реальному лишению свободы заметно сократилось. Думаю, астрономическое количество зэков, которое было в прошлые годы, уже государству не нужно. Нет гигантских проектов, как, например, рытье каналов или колымские рудники.

Очевидно, система смягчается. Да и ФСИН захлебывается. Трудно обеспечить работой всех заключенных и те висят бременем на бюджете.

Но система проявляет жесткость, если речь идет о тяжких преступлениях, в особенности - в делах, которыми занимались спецслужбы. Поскольку судьи – сами в большинстве выходцы из карательных органов, они симпатизируют правоохранительной системе. Хотя спросите у любого из них, он скажет, что уровень следствия у нас ниже табуретки.

Обвиняемых по делу "Сеть"* суд приговорил к срокам от 6 до 18 лет. *Деятельность организации запрещена на территории РФ. По уголовному делу всего проходят 11 человек. Дело было возбуждено в 2017 году Федеральной службой безопасности

- Но если «ниже табуретки», что мешает судье это заметить ?

- К сожалению, у нас проблема с проверкой заявлений подсудимых. Например, заявлений о пытках. Когда судья поручает прокурору их проверить, то у последнего нет для этого ни сил, ни власти. Он перепоручает следователю. А тот и дело-то «раскрыл» именно потому, что получил признание под пытками. Иногда следователей вызывают на процесс и спрашивают, пытали или не пытали. Я видел одно такое дело: адвокат задает следователю вопрос: если бы вас пытали, вы бы в этом признались? Следователь стушевался, закричал, дескать, не имеете права такие обидные вопросы задавать. Судья вопрос снял. Но, по сути-то, адвокат прав. Как можно основывать вывод, что пыток не было, на показаниях потенциальных истязателей?

- Но судья разве бездушная функция? У него же есть представление о добре, зле, справедливости?

- Откройте кодекс профессиональной этики судьи. При выносе решения тот должен руководствоваться общечеловеческими представлениями о морали лишь в том случае, если кодекс этики не дает ответа на интересующий его вопрос. Судья человеческое должен отставить в сторону. Как напутствуют присяжных, например: «Вы оставьте жалость, оставьте все эти человеческие эмоции».

Мы поговорили в эфире Радио «Комсомольская правда» с бывшим судьей Сергеем Пашиным. Фото ТАСС/ Валерий Шарифулин

- Это возможно?

- Нет. Но судьи пытаются абстрагироваться от человеческого в себе еще по одной причине. Есть четкий статистический посыл от Верховного суда - если вы кого-то оправдали, то шансы на отмену такого приговора высшей инстанцией составляют треть. Если вы кого-то осудили, то шансы на отмену – меньше 1 процента. То есть больше, чем в тридцать раз судья рискует, если он оправдывает. А судья, как и всякий человек, хочет карьеры.

- Но когда у обвиняемого на теле следы пыток, как в деле «Сети», судья же понимает - перед ним, возможно, невиновный человек.

- Закон говорит, что применение пыток означает признание доказательств недопустимыми. И предполагает уголовное преследование тех, кто пытал. Но сейчас суд не имеет права возбудить уголовное дело. Даже если факты пыток вскрылись, судья может лишь (и я это делал), написать частное определение или постановление. Обычно на это приходит формальный ответ: обсудили на коллегии или на заседании личного состава. Спасибо, мол, вам за сигнал.

- Но судьи ведь понимают, что к чему...

- Догадываются, конечно. Помню на одном заседании милая женщина прокурор, когда ей говорили про пытки, на ушко прошептала: «Сергей Анатольевич, если не побить, кто же признается?» То есть, если следствие не умеет искать доказательства, то на признание вся надежда. И если человек, не дай Бог, однажды признался или написал так называемое добровольное и чистосердечное, он себя погубил. Так устроена система.

- Система позапрошлого века? Или 30-х годов прошлого?

- В позапрошлом веке была великая судебная реформа. Подсудимый приходил в процесс, не связанный своими показаниями на следствии. Он давал их в суде. А в прошлом веке – да. Как пел Высоцкий: «Вы, как вас там по именам, вернулись к старым временам». Пытка – удел инквизиционного процесса. Когда «признание – царица доказательств».

- Правозащитники говорят еще об одном конфликте интересов. Заявления граждан о пытках, применяемых к ним оперативниками, поступают следователям. Но именно опера, «люди с земли», раскрывают следователю все дела, и тот им обязан. Ведь у Следственного комитета нет своей оперативной службы. Поэтому, получается, следствие позволяет полиции пытать по-братски...

В нашей системе участь человека порой даже не судом определяется. И даже не следователем. И, как ни странно, даже не опером. А агентом. Когда вы читаете некоторые уголовные дела, вы не понимаете, почему именно на этого человека вышли. Почему задержали именно его? Почему получили от него добровольное и чистосердечное признание? И почему дальше он привлечен как обвиняемый? Это работа агентуры.

Количество приговоров к реальному лишению свободы заметно сократилосьФото: Алексей БУЛАТОВ

И потом, у нас есть много вещей, которые сильно похожи на западные, но работают по-другому. В западных странах, например, в СИЗО запрещено вести оперативно-розыскную работу по уголовным делам. А у нас забыли запретить. В итоге пресс-хаты, не в таком, конечно, безобразном виде, как при СССР, но сохранились. И возможность оперов воздействовать на обвиняемого - тоже.

- Почему жестокий приговор часто получают случайные люди? Например, в Ростове-на-Дону дали 6,5 лет молодым людям за пикет в защиту погорельцев...

- Если человек себя «подставляет», то может стать объектом разработки. Среди важнейших ее методов – внедрение агентов и использование провокаторов. Тайная полиция всегда этим грешила. Достоевского, например, приговорили к казни за пустяковые разговоры. В обвинении, кстати, тоже шла речь о планах свергнуть власть Николая I. По этому делу трех человек привязали к столбам возле вырытых могил и разыграли сцену с монаршим милосердием. Прискакал фельдъегерь и всех помиловал.

Или другой, уже современный случай - в Питере обвинялись двое человек в подготовке покушения на тогда еще губернатора Валентину Матвиенко. Дело безобразное, там уши провокаторов выглядывали. Но силовиков сдержал суд присяжных, который этих людей оправдал.

А по делу «Сети», замечу, суда присяжных не было. Дело рассматривал военно-окружной суд. Конституция, кстати, запрещает чрезвычайные суды. Но если во всей гигантской стране только четыре суда могут разбирать подобные дела и все они - без присяжных, можно ли говорить, что норма о запрете «чрезвычаек» действует?

- А что у нас в России случилось такого чрезвычайного, что нужны такие приговоры?

- Это уже вопрос к политикам, не ко мне.

- Часть граждан считает, что излишняя жестокость не повредит. Потенциальным террористам ясно надо дать понять – с ними поступят жестко. Так общество чувствует себя в большей безопасности.

- Общество может себя чувствовать в безопасности, когда кого-то наказали или казнили, но это не значит, что оно от этого стало безопаснее.

Нашему народу свойственна тяга к справедливости. И когда нарушается справедливость, нарушается не только правопорядок, но и порядок, установленный высшими силами. По сути, это разновидность «ссучивания» нации.

- Извините, ссучивания?

- Термин блатной. В тюремном мире означает ситуацию, когда воров в законе, например, заставляют действовать в интересах администрации. Но я имею в виду другое. При царе беглым каторжанам помогали. Клали у дома хлеб. Хозяин не выходил к каторжнику, но тот знал, где найти еду. Советской власти удалось эту традицию уничтожить. Когда людей заставляют кричать «Распни его!», когда говорят — вот мы накажем кого-то, пусть и не по делу, но зато все убоятся. Это и есть форма растления людей.

- Есть ли у судейского корпуса профессиональная… не то, что этика, а гордость, что ли? И когда кто-то выносит скандально-жестокие приговоры, не боится ли он потерять репутацию?

- Скорее, наоборот. Плохая репутация связана с коррупцией. Судьи в своей среде обычно осуждают тех коллег, кто склонен к поборам. И в Москве, кстати, руководство под этими лозунгами начинало чистку судейского корпуса, когда Ольга Александровна Егорова стала председателем Мосгорсуда.

А жесткие приговоры, скорее, служат авторитету судьи. Тем более если ему угрожали и его охраняют, это идет ему на пользу. Если судья вынес жесткий приговор, значит, он не коррупционер, а человек праведный, но суровый.

Система добывает из народа ровно столько злодеев, сколько ей надоФото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

- А тот, кто либеральничает с обвиняемыми, а то еще и оправдывает, попадает под подозрение?

- Да. Мне кричала председатель нашей квалификационной коллегии: почему судья заботится о преступниках? Меня тогда уличили в тяжком правонарушении. Я велел освободить из-под стражи больного туберкулезом, который выкашливал с кровью легкие. И послал свою секретаршу, дал ей денег на такси, чтобы она в пятницу (чтоб обвиняемого не держали до понедельника) отвезла мое определение. И его освободили.

- Он был преступником?

- Да-да, мне так и сказали - я забочусь о преступниках, а это судье не подобает. И вообще, зачем я его освобождаю, раз он бациллоноситель. Человек, слава богу, остался жив. Я ответил коллегии - за его преступление нет смертной казни. Кроме того, виновен он или нет – пока неизвестно. На квалификационной коллегии тогда сильно удивились!

- Но он был преступником?

- Да. И я его в итоге осудил. Но наказание было условным. Человек прошел курс лечения от туберкулеза, который был уже на последней стадии, и остался жив. И матушка его меня сильно благодарила, била поклоны... В любом случае, если судья у нас проявляет либерализм, оправдывает кого-то, карьера его, как правило, заканчивается. И дел серьезных ему не дают. Он сидит на мелочевке.

Cистема проявляет жесткость, если речь идет о тяжких преступлениях, в особенностиФото: Виктор ГУСЕЙНОВ

- То есть зарекомендовавшему себя судье дают одни дела, а неблагонадежному – другие? Хотя я слышал о международном опыте, когда дела по судьям распределяет компьютер.

- Нашим уголовно-процессуальным законом тоже предполагается компьютер. Но фактически председатель суда лучше знает – кому дать дело.

- Может ли общество добиться справедливости по конкретным приговорам, как это было по делу журналиста Голунова, обвиненного в хранении наркотиков?

- Общество может возражать, но решение принимает не оно. Если бы на эти дела распространялся суд присяжных, как до 2008 года, то общество могло бы сказать «нет». При малейших сомнениях в пытках подсудимые, скорее всего, были бы оправданы. Не зря же Верховный суд запрещает в присутствии присяжных говорить о пытках. Но присяжные догадываются. И тогда следуют оправдательные приговоры или со снисхождением. Скажу так - пусть ваши читатели, если их заботит наша судебная система, при вызове в суд присяжных, не уклоняются. У меня спрашивают: а что мне будет, если я не пойду? Ну, совесть замучает.

- Уже мучает. Приходило мне письмо с предложением стать присяжным...

- А чего в соцсетях тогда писать?! В суде можно написать в опросном листе: не виновен, не доказано, заслуживает снисхождение. А в соцсетях считают - сколько лайков-дизлайков. И, конечно, надо требовать реальной судебной реформы. Например, чтобы в комиссии, которая разбирает кандидатуры на должности председателей судов, силовиков не было.

А то ведь сейчас перед назначением силовики обсуждают кандидатуры судей и говорят: этот много оправдывает, есть сомнения. Или просто: мы против. И все. Карьера судьи закончилась.

- Вы как автор многих действующих законов, связанных с судебной системой, что предложили бы государству поменять в первую очередь?

- Установил бы суд присяжных в делах, где общество и власть сомневаются друг в друге. В делах, например, связанных с бизнесом или интересами спецслужб. Кроме того, присяжные важны в процессах о необходимой обороне. Во многих странах в конституциях прописано: если в деле заинтересовано государство, то у гражданина есть право на присяжных. Обвинения в терроре, диверсии, шпионаже - только через них.

Трудно обеспечить работой всех заключенных и те висят бременем на бюджетеФото: Олег УКЛАДОВ

Ну и, наконец, если бы мировые судьи, которые ведут почти половину уголовных, 70% гражданских дел и 95% административных, избирались населением, то они бы чувствовали себя ответственными не перед хозяйкой Медной горы - председателем облсуда, а перед людьми. В царской России, кстати, были почетные мировые судьи, которые могли не иметь высшего образования. И они пользовались доверием населения.

- Но выборы можно купить.

- Даже царь-батюшка не смог ввести единообразие во всей империи, когда проводил судебную реформу. Так что надо пробовать, оценивая, в каких регионах коррупции больше, в каких – меньше.

- Но реформа увеличит число оправдательных приговоров, а власть, похоже, желает, чтобы суды были жесткие.

- Смотря что считать властью. Если карательные органы, то да – они, наверное, желают. Они у нас огромные. Их численность сравнима с армейскими. И под такое количество следователей и дознавателей нужны преступники. Система добывает из народа ровно столько злодеев, сколько ей надо. Она сама себя кормит, воспринимая зачастую народ как добычу. А суды эту систему обслуживают. Отсюда жесткие приговоры, отсюда - отсутствие оправданий. Власть карательных структур должна быть уравновешена независимым судом. И если это так происходит, то, как было при царе, в государстве образуется судебная республика. Интересный, кстати, феномен. Количество оправдательных приговоров суда присяжных достигали 40%. Это был своеобразный ответ жандармам. Вы фальсифицируете доказательства, пытаете людей. А мы будем их оправдывать.

- Жесткий приговор по делу «Сети» оправдывают вынужденной борьбой государства с радикалами. Дескать, за такими экстремистами идет охота по всему миру, особенно в США. Никому не хочется окунуться в очередную революцию и погромы.

- Что ж, власть может быть жесткой, но она должна быть справедливой. Да, в США могут быть очень жесткие приговоры по делам радикалов. Но там у них есть право на суд присяжных.

- Нужна ли вообще государству судебная реформа?

- Разговоры о ней идут с 1991 года. Действует Концепция судебной реформы, но ее исполнение саботируется. Не столько государством, сколько огромным влиянием карательной системы.

Наше государство давно могло бы понять, что диктат – это затратно и невыгодно. А правовое государство – это то, что обеспечивает реальную стабильность.

- Только когда это будет.

- «Только вот жить в эту пору прекрасную…» (улыбается) Но я рассчитываю. Почитал тут русские поговорки о суде и нашел добрую: «Суди меня палата губернская, а не баба деревенская». Печально, что все остальные поговорки плохие.

ИЗ ДОСЬЕ «КП»

Сергей ПАШИН окончил юрфак МГУ. В 1992 году - глава отдела судебной реформы правового управления Президента РФ. С 1996 по 2001 год - судья Московского горсуда. Дважды лишался статуса, но его восстанавливали в должности. Профессор кафедры судебной власти Высшей школы экономики. Автор восьми законопроектов, ставших законами. Главный инициатор внедрения суда присяжных.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Почему присяжные оправдывают обвиняемых в убийствах

«Комсомолка» разбиралась в приговорах по самым резонансным делам (подробности)

ИСТОЧНИК KP.RU